Зато сотвесил поклонов норвегам. Плюс целая армия разного калибра норвежских чиновников, приглашённых на съезд. Злые языки, к мнению которых мы относимся настороженно, говорят о денежных делах, греющих сопричастных. Прямо или косвенно — главное, что греет.
Нам очень трудно понять, зачем людям втюхивается откровенная абракадабра? К чему такая показная демонстрация родственности душ — наших с норвежскими?
Вот, к примеру, берём релиз директора НОЦ «Поморский институт коренных и малочисленных народов» САФУ Ивана Мосеева и поражаемся диву дивному: откуда и когда в Норвегии возникла ассоциация поморов Королевства Норвегии? Исследуем вопрос...
...И оказывается, что примерно 97% населения Норвегии составляют норвежцы. Национальными меньшинствами являются саамы (около 20 тыс. чел.), квены (норвежские финны), датчане и шведы. Ни слова о поморах. И это при том, что в Норвегии культ толерантности, при котором холят и лелеют каждое меньшинство как носителя аутентичности и видового разнообразия.
Историю натянуть, как презерватив на сосуд Дюара
Кажется, что нашу историю пошло натягивают. Будто это презерватив натягивают на сосуд Дюара, полный браги виноградной. Историю натягивают на идею о некоем родстве северо-российских и норвежских этносов. Что ж, давайте разберёмся...
Поморская вольница, при которой границы, таможни, пределы территорий на севере были весьма условны, просуществовала до эпохи Петра I. То есть мирная экспансия поморского этноса в Скандинавию если и была, то до начала XVIII века. Норвегии тогда ещё не было. Скандинавские фьорды населяла публика крайне развесёлая, не признающая ни власть, ни церковь, воспринимающая культуру исключительно в эстетике пьяных оргий. ВИКИНГИ! Страх Европы и опытные мореплаватели. От викингов оседлое население соседствующих территорий (в т. ч. и изначальные поморы) старались держаться подальше.
Европа — как шкатулка с триппером: викинги вымерли от чумы
В IX веке викингов потянуло на юг — там расплодились жирные европейские королевства, ломящиеся от добра и жрачки. И начались набеги — викинги будто в булочную в Европу катались: безвольной тушей европейские прибрежные города покорялись и позволяли себя грабить.
Викинги были безграмотные, и медицину они тоже не признавали. Потом и вовсе викинги предались в лоно католической церкви времён средневековой инквизиции, то есть презрев ранее всякую науку, они ещё больше уверовали в её вредность. В это же время скандинавы начали сближение с Данией. Королевство было кране враждебно России, что минимизировало возможность контактов между поморами и скандинавскими дикарями.
Ну а грабительские набеги викингов на Европу закончились бедой для викингов.
Европа — этакая заманчивая шкатулка с заразой. К индейцам Нового Света испанские конкистадоры занесли жуткий сифилис. Китайцев европейцы в XIX веке превратили в опиумных наркоманов, русских европейцы на водку подсадили. А викингам европейцы подарили ЧУМУ.
Так звенящие от чистоты и прозрачности воздуха скандинавские фьорды наполнились чумной смертью.
Норвегия: пять веков на задворках Европы
В 1380-м году, в год, когда русские разбили хана Мамая на Куликовом поле, северная Скандинавия, потеряв в битве с чумой до половины населения, ослабленная и нищая, стала лёгкой добычей датской короны. Столицу (которая ныне Осло) нарекли Христианией. Но поскольку Дания — очень мелкий хищник (саму в любой момент сожрать могут), то пришлось соблюдать приличия — колонией часть Скандинавии официально не обозвали, а облекли всё это в форму унии. Так Норвегия вплоть до окончания наполеоновских войн (1814-й год) и пребывала отсталой провинцией на заднем дворе датского королевства. Мирная экспансия поморов в норвежские фьорды была невозможна! Да и вообще вплоть до окончания Второй мировой войны скалистые берега северной Норвегии наших купцов и мореплавателей не интересовали — пустые, холодные, бедные.
Мы и норвеги — до неприличия разные...
Какая культурная общность у таких разных народов? Поморов и викингов теоретически мог роднить дух свободы и культ мореплавания. Но от викингов тех легендарных почти ничего не осталось. Ничто не передалось от викингов норвежской нации, которая возникла и развивалась под датским владычеством. Датчане насадили в Норвегии лютеранство (родственный контакт с православными поморами уже затруднялся).
Кстати, мать истории — историография также не знает фактов на тему общности развития поморов и норвегов.
Покрытая мраком история Архангельской губернии
Целый пласт раннего северо-русского средневековья покрыт мраком. Нет достоверных и говорящих о поморах источников, которые бы относились к тому времени. Что есть? Есть только мифы, легенды, предания народные да фольклор северный. Тайною остаётся, кто поморы, откуда пришли, с кем перемешались. Опираясь на артефакты, мы можем только констатировать, чем жили люди на определённой территории — жили они морем, охотой. И обозы торговать в центральные (Владимиро-Суздальское или Новгородское) княжества отправляли.
Душа народа, названного поморами...
Народное творчество, которое собиралось специальными экспедициями в 30‑е годы XX века, донесло до нас обрывки знаний о характере и быте.
Поморские мужи рисковали, отдавшись морской стихии на утлых лодчонках, женщины впивались в горизонт до боли глазной. Слёзы катились — сперва от безысходности, потом, когда парус на горизонте появлялся, уже от радости. Поморы были рассудительны — природа края к тому обязывала, и чужд был поморам фанатизм. Даже Православие поморы встретили по-доброму, но спокойно. При этом языческим традициям, к коим душа за века прикипела, поморы не изменили — обетные кресты, что повсеместно можно найти и ныне на севере области, тому свидетельство... А песни поморские — в них, как в индуизме, одушевляется всё, что человек видит, слышит, чувствует.
К примеру, море:
«Ой ты, море, колыбель ты наша,
Славный наш кормилец и родной отец (старое название Белого моря — Г — прим. ред.).
Трюм наполнен рыбой, волны бьются о корму,
Вот спасибо морю, наш поклон ему!
(из репертуара Государственного Академического Северного русского народного хора)
Великая и малонаселённая Русская равнина...
Такая вот быль. Очевидно, что в ранний период средних веков только центральная и южная часть Великой Русской Равнины была заселена на уровне, допускавшем такое понятие, как «плотность населения». Современное российское нечерноземье было сплошь лесной чащобой. А уж север...
Всё, что северней нынешней Вологды, была нехоженная дремучая тайга, реки широченные, устья развлетвлённые, болота, топи, бездонные озера.
Если всё население всех княжеств Руси было около 100-200 тысяч человек, то каково же было население в нашем диком краю? Никто не считал, но можно предположить, что на непроходимой территории с пять нынешних Франций жили тысяч 15-20 народу. Причём жили эти люди не вместе, а разрозненно — по 50-100-200 человек.
Представьте простор на землях, чуть населённых разрозненными кучками людей. В те времена люди могли в деревне жизнь прожить и никого не повстречать, кроме как своих деревенских.
Благодаря немногочисленным обрывкам летописей известно, как проходила миграция на север русских людей — уроженцев Владимиро-Суздальской и Новгородской земель.
Это были два пусть немногочисленных, но всё же потока.
При этом Владимиро-Суздальский поток не пересекался с Новгородским потоком, который был менее стихийным, да к тому же сопровождался административной экспансией новгородских князей. Только при Иване Грозном миграция из Новгорода качественно поменялась — бежали в северные леса почти все не желающие рабства и те, кому позволяли силы.
Земли, лесов — всего хватало, люди не пересекались
До описанной выше мирной русской колонизации на Севере тоже жили люди.
Со времён великого переселения народов — предтечи падения Римской империи — в наших лесах обосновались финно-угорские племена. Это была их северная, самая немногочисленная ветвь (остальные вместе с Алларихом вошли в Западную Римскую Империю, но к Риму не пошли, обосновавшись в Паннонии, на территории современной Венгрии, и стали мадьярами).
Ещё на территории области в лесах по берегам небольших рек селились племена Чуди Белоглазой — непонятно откуда взявшийся народ. Есть версия, что это наследники древних ариев, то ли специально оставленные хранить на Севере некое сокровенное знание, то ли потерявшие своих соплеменников.
Понятно, что необъятность территории стала фактором сохранения аутентичности и мирного взаимопроникновения таких разных народов. Даже если они и встречались, воевать не было смысла. Ибо реки кишели рыбой, а леса дичью.
Группы одних людей шли на Север дольше других и вознаграждались тем, что упирались в море. Дальше земли не было, и люди оставались жить близ побережья, насиживали места в устье Двины, осваивали мореплавание... И все эти люди были благодарны Богу, что свободны, что не гнетёт их крепостное право. Они говорили по-русски и называли себя русскими, добавляя к слову «русский» лишь место происхождения рода. Например, «новгородские мы».
А потом чистую историю испоганила советская интеллигенция...
А потом, значительно позже — в XX веке, т. е. спустя 11 веков, в Архангельске появились патриотически настроенные интеллигенты. Советская власть, напомним, стояла на дворе — гуманитарной интеллигенции расплодилось аж жуть. Толпа бездельников с удовольствием бы революцию совершила, да жаль — поздно родились: СССР отмечал своё 50‑летие стабильностью и непоколебимостью.
Так, в первой половине дня борясь с голодом, а во торой половине дня со сном, какой-то интеллигент и придумал идентифицировать поморов в отдельный этнос.
Причём идентификация поморов была произведена, следуя канонам марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма. Интеллигент этот взял за основу классификации данного этноса два главных принципа:
1.Условия труда и быта людей
2.Отношение к средствам производства — отсюда и пошёл тезис об отсутствии крепостного права.
И так получалось, что поморы из всех российских малых этносов наиболее близки были пролетариату, который спит и видит, как падут оковы. Интеллигент, видимо, не подозревал, что где-то у Печоры у реки живёт другой свободолюбивый и дружественный делу пролетарской революции народ — ненцы!
Творческий интеллигент, придумавший и обосновавший всю эту байду про поморов, потом стал лектором Общества «Знание», где и скурвился и спился. А из партии был выгнан за аморалку. А после и Советский Союз рухнул.
Суверенитета хотели много — столько не унести!
А потом был Ельцин. Борис Николаевич сказал всем народам, населяющим 1/6 часть суши: «Берите суверенитета сколько сможете унести!» Татары взяли, тувинцы взяли, калмыков аж распирало... И у нас в Архангельской области готовы были взять суверенитета сколько хотелось. Но только не было народа, который стал бы гегемоном суверенитета.
И вдруг в громе и хаосе перестройки случайно был услышан несчастный бывший лектор, исключённый из рядов КПСС, причём до её распада. Лектор стал мучеником «кровавой гэбни» — демократом первой волны. И, как все демократы первой волны, он быстро всех достал, и его забыли.
Но не забыли придуманную им под 777 поморскую теорию...
Поморская идея модернизированная, клонированная, зомбированная...
Поморскую идею подхватило другое поколение — ушлые хлопчики усовершенствовали её по модной патриотической традиции. Так помор стал противником жёлтой продажной прессы, ярым истребителем бельков (причём палками по голове), врагом сексуальных меньшинств и ненавистником итальянских красных вин «Кьянти», приносящих вред здоровью поморской нации. За эксклюзивное «поморское» право толковать поморскую историю, произносить фетвы о величии, получать подаяния и сидеть на равных в Правительстве периодически идёт подковёрная грызня, уже достойная отдельного повествования.
50 000 поморов. История одной цифры...
И был только один человек в нашей области, который сделал для несуществующего этноса самый щедрый подарок. Он подарил народу себя!..
Анатолий Ефремов, самый колоритный российский губернатор 90‑х, внешне идеально подходил к уже устоявшемуся образу коренного помора. И сам Анатолий Антонович настолько убедительно рассказывал людям о своих поморских корнях, что сам в них искренне и уверовал. И во время одной из переписей населения он метко уловил народные сомнения: дело в том, что это была одна из первых после отмены в паспорте пятой графы «национальность»... И люди, тогда ещё считавшие обязательным участие переписи, искренне недоумевали: а какую называть национальность?
Предлагаемые варианты — филипинец, папуас, гондурасец — в массах не приживались. И тут Ефремов разрешил все людские сомнения. «Пишите себя поморами, как я», — сказал он уверенно и громко. А верная пропагандистская машина мысль раздула, сделала незабываемой. Так, в подписных листах 50 000 человек (из них около 10 000 чиновники и члены их семей) появилось гордое слово «ПОМОР», обозначающее национальную принадлежность. 50 000 поморов — это число так по сей день и является главным и чуть ли не единственным элементом правды в устах поморских бойцов за дело поморского возрождения.