Режиссёр: Сергей Лозница
Премьера: 5 марта 2020
«Прощание со Сталиным» — монтаж хроники, не вошедшей в реквием по Сталину «Великое прощание» 1953 года. Для режиссёра Сергея Лозницы это очередная глава многосерийной саги о толпе. И ещё высказывание о Сталине и его эпохе, вступившее — в силу особенностей режиссёрского взгляда Лозницы — в противоречие с его идеологией.
В своё время работу над «Прощанием со Сталиным» (международное название — «Государственные похороны») режиссёры и команда проделали огромную.
С 6 по 9 марта 1953-го 200 операторов сняли 100 тысяч метров похоронной хроники в СССР и 10 тысяч метров в странах народной демократии. Фильм «Великое прощание» (Григорий Александров, Сергей Герасимов, Илья Копалин, Елизавета Свилова, Ирина Сеткина, Михаил Чиаурели), не вышедший в прокат в силу извивов борьбы за власть в послесталинском руководстве, длился божеские, но чудовищно скучные 74 минуты.
Метраж «Похорон» Лозница довёл до 135 минут, что увлекательности траурным митингам в Ямало-Ненецком автономном округе никак не добавило.
Авторский вклад в монтаж минимален — честная, архивная работа. Есть два заметных исключения. Великолепная идея сопроводить финал — часовые у Мавзолея уже не Ленина, а Ленина — Сталина — «Колыбельной» Матвея Блантера и Михаила Исаковского: «Завтра проснёшься — и ясное солнце / Снова взойдёт над тобой… / Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек, / Спи, мой звоночек родной». Инверсия неожиданная.
Сталин — не «отец народа», а усталый сыночек, которого страна ласково баюкает.
Вторая находка — финальные титры с феерическими цифрами жертв сталинской эпохи: 42 млн человек. Автору статьи кажется, что документалка о похоронах могла бы спокойно обойтись без этой спекулятивной цифры. Сталин и так слишком за многое ответственен, чтобы безоглядно баловаться статистикой.
Ссылаться на комментарии режиссёров к фильмам не всегда корректно. Но Лозница — не просто режиссёр, а теоретик, философ документалистики. Обладая крайне дисциплинированным мышлением, по поводу «Похорон» он говорит шокирующие вещи.
О человеке — «стадном животном», об испанце Дельгадо, вживлявшем электроды в мозг обезьяны, что приводило её в состояние страха и истерики, передававшееся всему стаду. О «человеческой руде», из которой Сталин «достал то, что он достал».
Это — суть философии Лозницы: все общественные порывы и коллективные эмоции сводятся к физиологии. Социальные, политические, исторические резоны не значат ничего. Человек и тем более человеческая масса — руда. Но есть сверхчеловеки, неизвестным, по словам Лозницы, способом вживляющие в коллективный мозг электроды.
Доведённый до абсурда позитивизм XIX века, когда его исповедует документалист, одновременно считающий себя политическим режиссёром, чреват когнитивным диссонансом. Позитивист не может придерживаться никакой идеологии. Не может сочувствовать никакому стадному порыву.
Лозница же разделяет в своих комментариях толпы, которые неустанно снимает или монтирует последние годы, на правильные и неправильные. Ленинградцы («Событие», 2015), строящие баррикады в августе 1991-го, и «майдановцы» («Майдан», 2014) — правильные. Празднующие День Победы в Трептов-парке («День Победы», 2018) или оплакивающие Сталина — неправильные. Хотя физиология толпы в любом случае одинакова.
Этот диссонанс — достоинство кино Лозницы, ярко проявившееся в «Похоронах». Коллективный герой — стадо для него, но не для зрителя, понимающего, что историческое событие существует только в контексте.
Человек, конечно, тростник, но мыслящий. Лозница может презирать русских берлинцев и паломников к гробу Сталина, но зритель вычитывает в их лицах свои смыслы. Да, как и Лозница, в зависимости от своего мировоззрения — но не вопреки ему. Но в любом случае вычитывает пережитое, восторги, разочарования. Видит в людях — в любых обстоятельствах — человеческое.
«Похороны» интересны именно как коллективный портрет советских людей 1953 года. Рыдающих или всматривающихся в лицо Сталина, словно желая убедиться в его уходе. Всех помнящих: и 1937-й, и Сталина в солдатской шинели на Мавзолее 7 ноября 1941-го.
Он даже корректирует дефекты советской пропаганды, с конца 1940-х утратившей эмоциональность. Александров сотоварищи затягивал в бюрократический корсет потрясение, пережитое человечеством при смерти не человека, не политика, а эпохи, ну или «Хозяина».
Выстраивал, как классицисты, из тел корейских солдат, берлинских монтажников, нефтяников Каспия идеальные, геометрические композиции. В «Прощании» человеческих всплесков почти не было. В «Похоронах» достаточно вспомнить план хотя бы с пожилым офицером, проносящим ребёнка на плече мимо гроба Сталина и ткнувшимся лицом в детское пальто.
Вылетели из «Прощания» и были восстановлены Лозницей кадры с художниками и даже одним скульптором, жадно набрасывающими черты воскового лица. Восстановил он и кадры скорбящих близких. Тех, для кого Сталин — не Отец, а отец. Некрасивый, дрожащий профиль генерала Василия. Хрупкий силуэт Светланы среди тел политбюро.
Из «Прощания» вообще вычеркнуты любые эмоции сильных мира сего. Теперь мы видим, как сглатывает слёзы маршал Рокоссовский: драгунская стать автоматически ставила его в центр любого кадра. Битый-ломаный в ежовских тюрьмах, командовавший Парадом Победы, переживший два покушения.
Видим, как тыкается куда-то не туда — охрана поправит — у гроба седая красавица Долорес Ибаррури. Как дёргается в нервном тике щека маршала Ворошилова на Мавзолее. Да, их не нужно жалеть, ведь они никого не жалели, но оказались тоже людьми. Что делать с этим парадоксом — позитивисту Лознице неизвестно.
16+
Александр Губкин
Редакция благодарит компанию «Шестеозерье-лес» за поддержку рубрики «Культурный смотритель».