Сегодня на итоговую годовую пресс-конференцию в Прокуратуру Архангельской области явился явно «заряженный» журналист отраслевого журнала, который весьма добросовестно отрабатывал всегда своих спонсоров.
Журналист пытался усомниться в правильности жесткой позиции
Прокуратуры в уголовных делах Графа и Мышковского (покушение на мошенничество и
умышленное банкротство Лесозавода № 3) и дела Тараканова и Хуторянского (рубка
леса под эгидой научной деятельности).
Заряженный журналист получил убедительную отповедь от
первого заместителя Прокурора Архангельской области Николай Калугина
Цитата по Калугину:
— Я начну с Мышковского и Графа. Есть решение суда, оно
вступило в законную силу. Ангажированность по данному делу слегка непонятна. Мы
располагаем сведениями о том, что тех, кто работал на Мышковского под угрозой
увольнения заставляли писать петиции в поддержку своего руководителя.
Мнение о том, что прокуратура или следственные органы имели
личные интересы в данном деле — ошибочны. Мы оценили материалы дела, собрали
необходимые доказательства и пришли к соответствующему выводу.
Тот, кто считает, что предприятие было убито прокуратурой,
тот немного горячится. На тот момент, когда Граф пришел к власти предприятие
имело позитивную оценку платежеспособности.
За три месяца работы нового руководства (во главе с Графом и
под контролем Мышковского — прим. ред.), платежеспособность предприятия снизилась
в 3 раза. За полгода ту сумму, которую компания была должна нормальным
кредиторам, нарастили еще сильнее в пользу предприятий, подконтрольных
Мышковскому, нарастили фиктивно.
Такая политика и создала условия, при которых предприятие
больше не могло работать, так как стало банкротом. Это было сделано
преднамеренно. Весь долг компании должен был упасть в карманы Мышковского и
Графа.
Что касается Хуторянского и Тараканова: у прокуратуры
никаких возражений против нормальной коммерческой и научной деятельности нет.
Но то дело, которое рассматривалось в суде — это, по нашему
мнению, настолько неприкрытая и наглая афера, которая сымитировала научную
деятельность.
Мы не специалисты, чтобы разбираться где начинается и
кончается наука, но мы знаем, как доказать умысел в совершении того или иного
противоправного деяния. И эти доказательства у нас были.
О какой научной деятельности может идти речь, когда
выясняется, что лес был не тот, который указан в документах. Научный работник
не выехал и не посмотрел. А приписывать под это дело науку стали уже после
того, как запахло жареным. Такая «научная» деятельность просто вырубает наш
лес.
Доводы о том, что они следят за ростом леса абсурдны.
Положительный момент в этом вопросе — это то, что на местах вырубки леса эта
научная деятельность приобрела взвешенный характер.
Теперь мы видим, как она протекает. Сейчас уже нет такой вакханалии.